Где рассыпаны звезды, земляника да кости по полянам,
Где туманы, как ил, проповедуют мхам откровения дна,
Где хула, как молитва, - там иду я.
Где деревья вплетаются в летопись слов отголоском начала,
Где лесной часослов зашифрован устами пожаров,
Где большая дорога, черная ночь да лихие дела,
Где блестят за иконой ножи, - там иду я
Где рассветы купаются в колодцах дворов да в простуженных лужах
Где в грязи обручилась с весенним дождем стужа,
Где глоток, как награда за прожитый день ночью без сна,
Где пропиты кресты, - там иду я.
Где надежда на солнце таится в дремучих напевах,
Где по молниям-спицам танцует гроза-королева,
Где Луна присосалась к душе, словно пиявка - змея,
Где пускают по кругу любовь, - там иду я.
Где Восток напоил молоком кобылиц кочевника-ветра,
Где по дорогам в острог по этапу ползут километры,
Где в грязи по колено да по горло в крови остывает земля,
Где распятье под сапогом, - там иду я.
Где молчанье подобно топоту табуна, а под копытами - воля,
Где закат высекает позолоченный мост между небом и болью,
Где пророки беспечны и легковерны, как зеркала,
Где сортир почитают за храм, - там иду я.
Я поднимаю глаза, я смотрю наверх.
Моя песня - раненый стерх.
(с)
Hа семи лихих, пpодувных ветpах.
Всеми окнами обpатясь в овpаг,
А воpотами на пpоезжий тpакт.
Ох устал я, устал, но лошадок pаспpяг.
Есть живой кто-нибудь ? выходи, помоги...
Hикого. Только тень пpомелькнула в сенях,
Да стеpвятник спустился и сузил кpуги.
В дом заходишь, как, все pавно в кабак.
А наpодишко - каждый тpетий вpаг.
Воpотят скулу - гость непpошенный,
Обpаза в углу и те пеpекошены.
И затеялся смутный, чудной pазговоp,
Кто-то песню стонал и гитаpу теpзал,
А пpипадошный малый, пpидуpок и воp
Мне тайком из-под скатеpти нож показал.
Кто ответит мне, что за дом такой?
Почему во-тьме, как баpак чумной?
Свет лампад погас, воздух вылился,
Али жить у вас pазучилися?
Двеpи настеж у вас, а душа взапеpти,
Кто хозяином здесь? Hапоил бы вином...
А в ответ мне "видать был ты долго в пути
И людей позабыл, мы всегда так живем."
Тpаву кушаем, век на щавеле
Скисли душами, опpыщавели.
Да еще вином много тешились
Разоpяли дом, дpались, вешались.
Я коней замоpил, от волков ускакал,
Укажите мне кpай, где светло от лампад
Укажите мне место, какое искал
Где поют, а не стонут, где пол не покат.
О таких домах не слыхали мы,
Долго жить в потьмах пpивыкали мы.
Испокону мы в зле да шопоте
Под иконами в чеpной копоти.
И из дома где косо висят обpаза
Я коней очеpтя гнал, забpосивши кнут
Куда кони несли и глядели глаза,
И где люди живут, и как люди живут...
Сколько кануло, сколко схлынуло.
И носило меня, не закинуло.
Может спел про вас неумело я,
Очи черные, скатерть белая
(с)
Я понимал, как тебя люблю.
Стоило завидеть крутые бока,
Знал и видел будешь моя.
Бутылка водки! Бутылка водки!
Бутылка водки, ты была так нежна,
Прозрачна изящна и нежно светла.
К тебе поневоле тянул свои руки,
Корчась от боли и любовной муки.
Бутылка водки! Бутылка водки!
Клал тихо руку на нежное горло -
Ты в руку ложилась легко и покорно
И слабыми пальцами за язычок
Брался и срывал невинный колпачок
С бутылки водки! С бутылки водки!
Устало ты дышала и еле текла,
Но ты меня любила до самого дна.
Ногтями впивался я в бедра твои,
Тебя нагибал и просил:"Повтори!"
Бутылка водки! Бутылка водки!
Когда ты пустела, летела под стол.
Я рядом ложился на грязный пол.
Пустую тебя я всегда предавал,
Пустую тебя на деньги менял.
Бутылка водки! Бутылка водки!
Почему, почему ты ушла от меня?
Лежу и жду - на часах два.
Время пришло, но тебя нигде нет.
Снимаю со стены свой велосипед.
Вывожу во двор старый велосипед.
Бутылка водки! Бутылка водки!
Что никому на свете ты не нужен,
Ты никого не хочешь замечать
И интересы делаютя уже...
Не видишь снов цветных,
Не слышишь слов успокоенья
Не хочешь даже ты весны,
Которая приносит упоенье.
Перестаешь ты опрометью поступать,
Продумываешь каждое движенье:
"Зачем на эти грабли наступать?
Зачем смотреться в отраженье?"
Сидишь, уставясь в точку, в стену
Не замечая, как накручиваешь на себя
Одну, две, три... Проблему за проблемой
И знаешь, не нужна... Любя...
Тебе становится настолько скверно,
Что просто нереально передать.
Любое слово кажется неверным,
Хочется уйти и умирать...
И не проходит это чувство очень долго,
Скорее и не чувство - состоянье!
И разливается оно по телу словно Волга,
А сердце занимает грубое молчанье.
А как избавиться от этого???
Не знаю!...
Депрессионный покой.
Борьба за признанье желаний,
Попытка узнать – кто такой...
Копание в собственном эго,
Безудержный пессимизм,
Желание черного снега
В дождливые летние дни.
Отравленный воздух по жизни,
Кричащий наряд сатаны.
Минутная тень пофигизма,
Наркотико-пьяные сны.
Примерка веревки на шею,
Холодный металл в руках,
Затравленность всяких движений,
Доселе неведомый страх.
Несдержанность фраз и ошибок
(Печать загнившей судьбы),
Отсутствие смелых улыбок, –
Лишь поиск сердечной тропы...
Жизненный крах в одночасье,
Что было – ушло в никуда...
Депрессия... Сколько несчастья
Приносит она нам всегда!..
А одинокие добровольцы
Из амбразуры своих величий
Плюют на мир пузыристой злобой.
Я спрячу тело под занавеской
Как совокупность зловещих знаков
Как превеликую добродетель
Возненавидеть себя, как брата.
Завидуя тем,
Кто громче пёрднет,
Кто дальше плюнет,
Кто выше вздёрнет.
Больнее клюнет.
Земля смердит до самых звёзд,
Никому не бывать молодым.
Кипит движение в помойной яме
Комично вскрикнув, сгорела лампа.
Ты сделай вид, будто всё нормально.
Мол, ничего не случилось вовсе.
Захлопни ставни, поешь пельмени,
Скрути верёвочку между пальцев,
Сними ресницами копоть мысли,
Вперёд, товарищ, шагай смелее!
Воздушный шарик искал колючку.
Смешной юродивый тихо плакал
На фоне красочных декораций,
На фоне массовых наблюдений.
В домах величия увязли пальцы
Потом шлагбаум закрыл дорогу
Мне сообщили, что все - подонки.
Я согласился и засмеялся.
Завидуя тем,
Кто громче пёрднет,
Кто дальше плюнет,
Кто выше вздёрнет.
Больнее и подлее клюнет.
Ведь Земля смердит до самых звёзд,
Никому не бывать молодым.
Тает из ноздри моей левой
Капает замёрзшая дорога
Из левой моей беззащитной ноздри
Замерзает кровью тревожной, безымянной.
Грозное эхо слепого расстрела
Руки за спину, а сердце - в ведро
Тёмный колодец греховного тела
Подлой победы хмельное ядро.
А где-то вблизи, затаившись в тумане
Предчувствий латает заплаты
Завтрашней пулей блаженный висок.
Странные игры прыщавых обличий
Выбранной доли терновый венец
В мутных шинелях без знаков отличий
Мёртвые верят в хороший конец.
А в прозрачной грязи беззащитно смеётся
В канаве колёсами в небо
Проданной веры второй эшелон.
Вихри враждебные веют над нами
Тёмные силы нас злобно гнетут
В бой роковой мы вступили с врагами
И это причина для всех оправданий!
По горло в земле, предавая и чавкая
Лёгкими мы пожираем
Скорбное мясо беззвучных времён.
Гордое мясо беззвучных времён.
Сладкий пряник засох давно
Сапогом моего народа
Старшина тормозит говно
Запрятанный за углом
Убитый помойным ведром
Добровольно ушедший в подвал
Заранее обречённый на полнейший провал
Я убил в себе государство.
Убил в себе государство.
Бессловесные в мире брани
Зрячий в мире пустых глазниц
Балансирующий на грани
Меж параллелей густых ресниц.
Забытые за углом
Немые помойным ведром
Задроченные в подвал
Заранее обречённые на полный провал
Мы убили в себе государство.
Ржавый бункер - твоя свобода
Заколочена дверь крестом
Полну яму врагов народа
Я укрою сухим листом.
Запрятанный за углом
Убитый помойным ведром
Добровольно забытый в подвал
Заранее обречённый на полнейший провал
Убей в себе государство!
Жизнь бьет здесь ключом.
Здесь все непривычно, здесь все вверх ногами,
Этот город - сумасшедший дом!
Все лица знакомы, но каждый
Играет чужую роль
Для того, чтоб хоть что-то в этом понять,
Нужно знать тайный пароль.
Я приглашаю вас побродить вечерок
Средь площадей, домов и стен.
Лучше раз увидеть, чем сто раз услышать.
Вот он - Уездный Город N
Смотрите - вот Леди Макбет с кинжалом в руках
Шатаясь ввалилась в кабак,
Прирезав педиатра Фрейда
В очередной из пьяных драк.
Король Артур с друзьями за круглым столом
Прилежно стучат в домино,
А папаша Бетховен лабает свой блюз
На старом разбитом фоно.
Он сед и беден, как церковная мышь -
Он не смог избежать перемен.
А когда-то он был королем рок-н-ролла
Уездного Города N...
У стойки бара Ромео курит сигару,
Допив аперитив.
Он поведет Джульетту в кино
На новый модный детектив.
В его кармане фляжка
Не с ядом - с коньяком,
А проводив свою подружку домой
Он поспешит в публичный дом,
Которым заправляет маркиз Де Сад,
Поклонник секты дзен.
Он самый галантный кавалер
Уездного Города N.
Вот Гоголь, одетый как Пушкин,
Спешит, как всегда, в казино.
Но ему не пройти через площадь -
Юлий Цезарь там снимает кино,
Он мечется среди камер,
Сжимая мегафон в руках,
А суперзвезды Пьер и Мария Кюри
Снимаются в главных ролях.
Но вот дана команда "Мотор! "
И оператор Роден
Приступает к съемке сцены номер семь
На главной площади Города N
Папа Римский содержит игорный дом -
По вечерам здесь весь высший свет.
И каждый раз перед тем, как начать игру,
Он читает в слух Ветхий Завет.
"Мадам! Мосье! Ваши ставки! " - кричит крупье,
Одетый в черный фрак.
"На красное! Двадцать тысяч! " -
Отвечает Иван-дурак.
Он известный фальшивомонетчик,
Его сообщница - Софи Лорен.
Они - заправилы преступного мира
Уездного Города N.
Волосатый малый торгует овец -
По этой части он спец.
Он - главный компаньон коммерческой фирмы
"Иисус Христос и Отец".
Его дела процветают
И оттого жестокий
17f8
сплин
Владеет главой конкурентов
"Иван Грозный и Сын"
На бирже творится черт знает что,
Но за стабильностью цен
Следит Пол Маккартни - финансовый гений
Уездного Города N.
Родион Романыч стоит на углу,
Напоминая собой Нотр-Дам
Он точит топоры, он правит бритву,
Он охоч до престарелых дам.
Он с интересом наблюдает за дракой -
Это наш молодежный герой
Опять затеял битву с дураками,
Но бьется он сам с собой.
К нему подходит Жорж Санд, одетая в смокинг,
И шепчет: "Я - Шопен! ",
За ней следит Оскар Уайлд - шеф полиции нравов
Уездного Города N.
Чарли Паркер говорит Беатриче:
"Не угодно ли потанцевать?
Я знаю прекрасное место -
Здесь рядом, рукой подать".
Входя в дискотеку, они слышат,
Как главный диск-жокей
Кричит: "И все-таки она вертится! "
Вы правы, это - Галилей.
Он приветливо машет вошедшим рукой
И ставит диск "Steely Dan".
О, да! Это самая модная группа
Уездного города N.
Лев Толстой вырыл яму, залез в нее
И отказался наотрез вылезать.
Он поносит всех оттуда такими словами,
Что не ловко их повторять.
Наполеон с лотка продает ордена,
Медали и выцветший стяг.
Ван Гог хохочет: "Нет, ты - не император,
Я знаю, ты - просто коньяк!
Но я возьму весь товар, правда только на вес... "
И он достает безмен.
В это время Луна, как ржавый таз,
Встает над Городом N.
Диоген зажигает свой красный фонарь,
На панели уже стоят
Флоренс Найтингейл и Мерелин Монро,
Разодетые как на парад.
К Джоконде пристали Казанова с Пеле:
"Мадам, разрешите наш спор.
В чем смысл прихода Боддисатвы с Юга?
Мы не можем понять до сих пор. "
"А идите вы к бую! " - отвечает Джоконда,
Садится в свой "Citroen"
И, улыбаясь, исчезает в лабиринте улиц
Уездного Города N.
Таксист Харон, выключая счетчик,
Говорит: "А вот и вокзал".
Его пассажир Эйнштейн в смятенье:
"О! Я чуть не опоздал! ".
Он подбегает к кассе и просит
На пригородный поезд билет,
Но кассирша, Эдита Пьеха,
Отвечает: "Билетов нет! "
Анна Каренина просит всех покинуть перрон
И не устраивать сцен -
Все равно поезда никогда не уходят
Из Уездного Города N.
Три мушкетера стоят у пивного ларька,
К ним подходит Д'Артаньян.
Он небрежно одет, плохо выбрит
И, к тому же, заметно пьян.
На вопрос: "Не желаешь ерша с лещом? "
Он отвечает: "Мне все равно... "
В этот миг за спиной они слышат
Скрип телеги и крики: "Но-о! "
Это Маяковский в желтой кофте,
Доходящей ему до колен,
Везет пятнадцать мешков моркови
На рынок города N.
Архимед из окна кричит: "Эврика! "
Но мало кто слышит его -
Все прохожие смотрят на милую даму,
Проезжающую мимо в ландо.
Это Мария Медичи,
А служит она медсестрой.
Сейчас она торопится к Мао Дзэ Дуну -
Вылечить ему геморрой.
Но что бы она ни прописала ему -
Мышьяк или пурген -
Вскоре станет еще одной могилой больше
На кладбище Города N.
Дон Жуан на углу читает серию лекций
О дружбе и о любви.
Вокруг него толпа и в ней среди прочих
Спиноза, Блок и Дали.
А вот и Золушка. Милая девочка!
Ну как она-то оказалась здесь?
Она так устала, она запыхалась,
Ей некогда даже присесть.
Она когда-то мечтала стать балериной,
Но ей пришлось взамен
Каждый вечер подметать тротуары улиц
Уездного Города N.
Вокруг происходит так много всего,
Что я не знаю: что еще показать?
Поверьте, я мог бы говорить часами,
Но, пожалуй, пора кончать...
Пора садиться на корабль.
Кавалеры, пропустите дам!
В гостях хорошо, но дома лучше.
Итак, нам пора по домам.
Равномерней размещайтесь в каютах,
Иначе корабль даст крен.
Я надеюсь, вы остались довольны прогулкой
По уездному городу N.
Словесного поноса и рьяной кавалерии
Ты забейся в сточной ямочке
Мягкой дырочке
Пулями оставленной
Ведь лучше стучать, чем перестукиваться,
Анонимная философия продавшихся заживо
За колоссальный бесценок
Заживо погребенных
Летняя резина изношенных прокламаций,
Обильно смоченных психоанализом
Единым фронтом на почве соевой,
Словно рыбка с растраченной импотенцией.
Ты, ведущий бля на новые подвиги
Мерзлой веточкой опьянения
Ковырни, ковырни в мыльном вареве
Невыносимо невинного прошлого
Мыльном вареве хлеба жеванного
А небо все точно такое же, как если бы ТЫ не продался!
Ромка мне опять воспиттельную работу проводить...бррррррр...нагнал пессимизму и депрессухи...
Разбитый маяк на обломках спичек
Старая пленка времен Бони Эм
Твоя восьмиструнка, опилки на кухне
Ты выходишь на балкон
Падают листья
Ты куришь папиросу
Темнеет так быстро
Ты находишь в столе
Старые письма
Ты читаешь их
И думаешь близко...
Ты идешь по городу один
Ты идешь совсем не туда
Ты заходишь в большой магазин
Ты покупаешь вино и вино как вода
Но ты не можешь себя
Оставить на завтра
И твой рок'н'ролл
Совсем не напрасен
Ты встречаешь ее
И говоришь неправду
Но это неважно
Ведь день так прекрасен
Но никто тебе не подпоет песню
Но никто тебе не нальет водки
Но никто тебе не ответит в трубке
Но никто тебе не откроет дверь
И никто тебе не скажет о главном
И никто тебе не поможет уснуть
И никто тебя не припомнит завтра
И никто сегодня не скажет: будь!
Друзья твердят: "Все средства хороши,
чтобы спасти от злобы и напасти
хоть часть Трагедии,
хоть часть души..."
А кто сказал, что я делюсь на части?
И как мне скрыть - наполовину - страсть,
чтоб страстью быть она не перестала?
Как мне отдать на зов народа часть,
когда и жизни слишком мало?
Нет, если боль, то вся душа болит,
а радость - вся пред всеми пламенеет.
И ей не страх открытой быть велит -
ее свобода,
та, что всех сильнее.
Я так хочу, так верю, так люблю.
Не смейте проявлять ко мне участья.
Я даже гибели своей не уступлю
за ваше принудительное счастье...
ни в песне, ни в дружбе, ни в горе,
ни в страсти...
Прости меня, милый. Что было, то было
Мне горько.
И все-таки всё это - счастье.
И то, что я страстно, горюче тоскую,
и то, что, страшась небывалой напасти,
на призрак, на малую тень негодую.
Мне страшно...
И все-таки всё это - счастье.
Пускай эти слезы и это удушье,
пусть хлещут упреки, как ветки в ненастье.
Страшней - всепрощенье. Страшней - равнодушье.
Любовь не прощает. И всё это - счастье.
Я знаю теперь, что она убивает,
не ждет состраданья, не делится властью.
Покуда прекрасна, покуда живая,
покуда она не утеха, а - счастье.
Клево, что ты дал обет
Отвечать, что меня пока нет,
Но я может быть скоро приду.
Клево, что есть еще боль.
Клево, что не уходит печаль.
И стаканы держать мне чай.
А на завтра параличный бой.
Клево, что стекает слеза.
Клево, что по сердцу трещины.
И наши юные женщины
Берегут нам больные глаза.
Клево, что приходит весна.
Клево, что будет сирень.
И такой кислородный апрель
У нас срывает все тормоза.
Клево
Клево, что все мосты сожжены.
Клево, что впереди только пуля.
Но человек не умирает, дура.
К тому же мы остались честны.
Клево, что все таки мы,
Клево, что все таки здесь,
Раздеваясь можем залезть
И прогорланить с этой стены:
Клево
Как ветер мокрый, ты бьешься в ставни,
Как ветер черный, поешь: ты мой!
Я древний хаос, я друг твой давний,
Твой друг единый,- открой, открой!
Держу я ставни, открыть не смею,
Держусь за ставни и страх таю.
Храню, лелею, храню, жалею
Мой луч последний - любовь мою.
Смеется хаос, зовет безокий:
Умрешь в оковах,- порви, порви!
Ты знаешь счастье, ты одинокий,
В свободе счастье - и в Нелюбви.
Охладевая, творю молитву,
Любви молитву едва творю...
Слабеют руки, кончаю битву,
Слабеют руки... Я отворю!
Принять свой жребий до конца,
Не обрывать на полуслове
Самодовольного лжеца.
И самому играть во что-то —
В борьбу, в любовь — во что горазд,
Покуда к играм есть охота,
Покуда ты еще зубаст.
Покуда правит миром шалый,
Какой-то озорной азарт,
И смерть навеки не смешала
Твоих безвыигрышных карт.
Нет! К черту! Я сыта по горло
Игрой — Демьяновой ухой.
Мозоли в сердце я натерла
И засорила дух трухой,—
Вот что оставила на память
Мне жизнь,— упрямая игра,
Но я смогу переупрямить
Ее, проклятую! ...Пора!
Без обещаний
жизнь печальней
дождливой ночи без огня.
Так не жалей же обещаний,
не бойся обмануть меня.
Так много огорчений разных
и повседневной суеты...
Не бойся слов —
прекрасных, праздных,
недолговечных, как цветы.
Сердца людские так им рады,
мир так без них пустынно тих...
И разве нет в них высшей правды
на краткий срок цветенья их?
тепло доверчивого тела...
Как мало взял ты из того,
что я отдать тебе хотела.
А есть тоска, как мед сладка,
и вянущих черемух горечь,
и ликованье птичьих сборищ,
и тающие облака..
Есть шорох трав неутомимый,
и говор гальки у реки,
картавый,
не переводимый
ни на какие языки.
Есть медный медленный закат
и светлый ливень листопада...
Как ты, наверное, богат,
что ничего тебе не надо.
и всегда так будет:
ты забываешь обо мне порой,
твой скучный взгляд
порой мне сердце студит...
Но у тебя ведь нет такой второй!
Несвойственна любви красноречивость,
боюсь я слов красивых как огня.
Я от тебя молчанью научилась,
и ты к терпенью
приучил меня.
Нет, не к тому, что родственно бессилью,
что вызвано покорностью судьбе,
нет, не к тому, что сломанные крылья
даруют в утешение тебе.
Ты научил меня терпенью поля,
когда земля суха и горяча,
терпенью трав, томящихся в неволе
до первого весеннего луча,
ты научил меня терпенью птицы,
готовящейся в дальний перелет,
терпенью всех, кто знает,
что случится,
И молча неминуемого ждет.
сердца его проверка,
чести его проверка,-
жестока, тяжка, грозна,
у каждого человека
бывает своя война.
С болезнью, с душевной болью,
с наотмашь бьющей судьбою,
с предавшей его любовью
вступает он в смертный бой.
Беды как танки ломятся,
обиды рубят сплеча,
идут в атаки бессонницы,
ночи его топча.
Золой глаза запорошены,
не видит он ничего,
а люди:"Ну, что хорошего?"-
спрашивают его.
А люди-добрые, умные
(господи им прости) -
спрашивают, как думает
лето он провести?
Ах, лето моё нескончаемое,
липки худенькие мои,
городские мои, отчаянные,
героические соловьи...
Безрадостных дней круженье,
предгрозовая тишина.
На осадное положенье
душа переведена.
Только б в сотый раз умирая,
задыхаясь в блокадном кольце,
не забыть-
Девятое мая
бывает где-то в конце.
скажи?
Ты целовать просил —
я целовала.
Ты лгать просил,—
как помнишь, и во лжи
ни разу я тебе не отказала.
Всегда была такая, как хотел:
хотел — смеялась,
а хотел — молчала...
Но гибкости душевной есть предел,
и есть конец
у каждого начала.
Меня одну во всех грехах виня,
все обсудив
и все обдумав трезво,
желаешь ты, чтоб не было меня...
Не беспокойся —
я уже исчезла.
Я старалась во всем потрафить.
Тебе ни одной бессонницы
Не пришлось на меня потратить.
не добычею,
Не наградою,-
была находкой простою,
Оттого, наверно, не радую,
потому ничего не стою.
Только жизнь у меня короткая,
только твердо и горько верю:
не любил ты свою находку-
полюбишь потерю...
скрываю грусть.
Не разлюбила,—
просто прячу ревность.
Не огорчайся,
скоро я вернусь.
Не беспокойся,
никуда не денусь.
Не осуждай меня,
не прекословь,
не спорь
в своем ребячестве
жестоком...
Я для тебя же
берегу любовь,
чтоб не изранил насмерть
ненароком.
ноет сердце- лечи не лечи,
даже ветру и солнцу не радо...
А вчера воротились грачи.
Не до солнца мне,
не до веселья.
В книгах,
в рощах,
в поверьях,
в душе
я ищу приворотного зелья,
хоть в него и не верю уже.
Я сдаваться судьбе не хотела,
покоряться судьбе не могла,
говорила:
"Любовь улетела",
а теперь говорю:
"Умерла".
Умерла, не глядит и не слышит,
и не слышит, как плачу над ней,
как кричу ее имя,
не слышит,
бездыханных камней ледяней.
А грачи все равно прилетели
и возводят свои города...
Я ищу приворотного зелья,
а нужна-то
живая вода.
Любую ложь произнести,
Но нет же, нет такого слова,
Чтобы сгоревшее спасти.
Не раздобыть огня из пепла
И костерка не развести....
Все: так печально, так нелепо,-
Ни отогреть, не увести.
Привыкла я к унынью ночи
И к плачу осени в трубе...
Чем ты суровей, чем жесточе,
Тем больше верю я тебе,
Тем все: отчаяннее, чище
Любовь моя и боль моя....
Так и живем на пепелище,
Так и бедуем - ты да я.
Храню золу, латаю ветошь,
Приобщена к твоей судьбе...
Все: жду - когда меня заметишь,
Когда забудешь о себе.
Как это будет, знаю наперед:
он другом назовется, постучится,
в твою судьбу на цыпочках войдет...
Старик с академическим величьем
или девчонка с хитрым блеском глаз -
я не берусь сказать, в каком обличье
он предпочтет явиться в этот раз.
Он явится, когда ты будешь в горе,
когда увидишь, как непросто жить,
чтобы тебе в сердечном разговоре
наипростейший выход предложить.
Он будет снисходительно-участлив
и, выслушав твой сбивчивый рассказ,
с улыбкой скажет:
- Разве в этом счастье?
Да и к тому же любят-то не раз!
Да и к тому же очень под вопросом
само существование любви:
ведь за весной идут другие весны
и новое волнение в крови!
А важно что?
Солидный муж и дети,
чтобы хозяйство и достаток в дом...
Обман? Ну что ж, так все живут не свете,
и что предосудительного в том?
Он объяснит, что жизнь груба, жестока,
что время бросит всякий детский вздор,
и вообще не залетать высоко,
и вообще, зачем наперекор?
Я помню все.
Я слышу вновь как будто.
И мне, признаюсь, страшно потому,
что я сама - на час или минуту -
но все-таки поверила ему!
Да, да, к тебе он постучится тоже,
он пустит в ход улыбку, ласку, лесть...
Не верь ему, он жалок и ничтожен,
не верь ему, любовь на свете есть.
Единственная - в счастье и в печали,
в болезни и здравии - одна,
такая же в конце, как и в начале,
которой даже старость не страшна!
Не на песке построенное зданье,
не выдумка досужая, она -
пожизненное первое свиданье,
сто тысяч раз встающая волна.
Я не гадалка, я судьбы не знаю,
как будешь жить - смеясь или скорбя?
Но все равно всем сердцем заклинаю:
не позволяй обманывать себя!
Любовь, не знающая увяданья,
любовь, с которою несовместима ложь...
Верь, слышишь, верь в ее существованье,
я обещаю,- ты ее найдешь.
тебе, а не мне
доживать во лжи,
мне-то никто не прикажет:
- Молчи!
Улыбайся!-
когда хоть криком кричи.
Не надо мне до скончанья лет
думать - да,
говорить - нет.
Я-то живу, ничего не тая,
как на ладони вся боль моя,
как на ладони вся жизнь моя,
какая ни есть -
вот она я!
Мне тяжело...
тебе тяжелей...
Ты не меня,- ты себя
жалей.
в одинокие вечера.
Я люблю тебя.
Это значит -
я желаю тебе добра.
Это значит, моя отрада,
слов не надо и встреч не надо,
и не надо моей печали,
и не надо моей тревоги,
и не надо, чтобы в дороге
мы рассветы с тобой встречали.
Вот и старость вдали маячит,
и о многом забыть пора...
Я люблю тебя.
Это значит -
я желаю тебе добра.
Значит, как мне тебя покинуть,
как мне память из сердца вынуть,
как не греть твоих рук озябших,
непосильную ношу взявших?
Кто же скажет, моя отрада,
что нам надо,
а что не надо,
посоветует, как же быть?
Нам никто об этом не скажет,
и никто пути не укажет,
и никто узла не развяжет...
Кто сказал, что легко любить?
Я забыл твои губы и руки.
Обрываются в памяти дни,
Заостряясь на вечной разлуке.
Где- то в будущем, может, поймем,
Как нелепо все вышло и странно,
А пока что ползет день за днем,
И рубцом покрывается рана.
Жизнь столкнула и жизнь развела,
Перепутала наши дороги.
Все прошло- разметалась зола,
И смеются жестокие боги.
Я не помню тебя, извини!...
Тяжело привыкаю к разлуке,
Только все эти серые дни
Я ищу твои губы и руки...
у последней черты.
С настоящей любовью,
может, встретишься ты.
Пусть иная, родная,
та, с которою - рай,
все равно заклинаю:
вспоминай! вспоминай!
Вспоминай меня, если
хрустнет утренний лед,
если вдруг в поднебесье
прогремит самолет,
если вихрь закурчавит
душных туч пелену,
если пес заскучает,
заскулит на луну,
если рыжие стаи
закружит листопад,
если за полночь ставни
застучат невпопад,
если утром белесым
закричат петухи,
вспоминай мои слезы,
губы, руки, стихи...
Позабыть не старайся,
прочь из сердца гоня,
не старайся,
не майся -
слишком много меня!
В шоколад напичкан cахаp и шматок гуcтого меда,
Чтобы чаcти этой cлаcти заcтpевали меж зубами
Pазъедая cлой эмали на зубах pоccийcких гpаждан.
Боли, будет много боли!
Вcлед за ним маячит Cникеpc тот, что cъел ты и поpядок.
Больше еcть ты не захочешь ничего до cамой cмеpти.
А захочешь, так не cможешь, так как жаpенный аpахиc
pаcтвоpяетcя годами
В наших cлабеньких желудках.
Жутко, бpатцы, пpоcто жутко!
Hy а коли вам вcе мало, вы pезцы cвои вонзите пpямо в
Баунти c pазмаху
И оcтанетеcь навечно c чиcто pайcким наcлажденьем
Извлечения оттуда вcех кокоcовых опилок.
Ho cтpашней вcех шоколадка, что зоветcя Милки Веем,
Та, что, гадина, не тонет в молоке как ни cтаpайcя.
Хоть топи ее в бензине,
Хоть мочи ты в кеpоcине,
He утонет эта плитка.
(Еcли только ты не деpжишь ее cам у дна pуками).
Знаем мы вcе этот фокуc.
Hac обеpткой не обманешь.
Коль оно в воде не тонет...
Мы такое еcть не будем,
Будь оно хоть трижды нежным!
Возвращаюсь к тебе отовсюду.
Я в ненастье тебя отогрею.
Я в разлуке тебя не забуду.
Наслаждаюсь твоею улыбкой.
Свет небесный её как знаменье.
В этой жизни жестокой и зыбкой
Бог услышал мой стон и моленье.
Наслаждаюсь твоей добротою,
На тебя не устану молиться.
Наслаждаюсь твоею любовью.
И никак не могу насладиться.
От начала пути и до края,
По дороге ли мокрой, по льду -
Я всегда о тебе вспоминаю!
Даже если забот полон рот,
Иль задача, отнюдь, не простая,
Как пасьянс из полсотни колод -
Всё равно о тебе вспоминаю!
Даже если забросят дела -
Где дожди и палатка дрянная,
Или стужа по-волчьему зла -
Я и там о тебе вспоминаю!
Слышу голос кларнетов и флейт -
Будто опера птичья, лесная -
Испаряется хмурости след!
Почему? Я тебя вспоминаю!
Не старайся! Не купишь билет.
ТЫ ИЗ ПАМЯТИ - НЕВЫЕЗДНАЯ!
***
Вот... Опять начинаю я млеть...
Потому, что тебя вспоминаю!